Поэт сказал замечательно: «Власть отвратительна, как руки брадобрея».

Но есть люди, у которых мокрые, скользкие руки брадобрея, что мнут и ощупывают лицо, вызывают совсем иные чувства. Для них процесс бритья — только неминуемая плата за положение, которого они добивалась. Плата вполне приемлемая. А для особо извращенных даже приятная.

Олег Сысуев, бывший вице-премьер и первый заместитель главы администрации президента, был вроде бы не из таких. Во всяком случае, у него было необычное для российского политического бомонда лицо. Грустное оно у него, и глаза всегда печальные. Лицо интеллигентного человека, переживающего и сомневающегося. Но вообще-то он совсем не такой уж «Анжелико», как говаривал Шукшин. Нормальный симпатичный мужик, может и в футбол сгонять, и в баньке попариться. Все как надо. И послать тоже может, если потребуется. А каким еще можно быть, если ты мэр большого российского промышленного города Самары во времена первоначального накопления капитала и дележа собственности? Сильно будешь страдать — быстро сожрут.

В Кремль Олега Сысуева брали с вполне понятной целью — быть «публичным рупором», внушать общественности доверие своим печальным образом. Придавать благообразный вид кремлевским политическим играм и безобразиям. Он взялся. Вроде бы понимая, на что идет. Будучи готовым к рукам всех тамошних брадобреев.

Он, конечно, знал их нравы. Но, скорее всего, надеялся на то, что его там считают вроде бы за своего — все-таки недавний вице-премьер правительства из команды «молодых реформаторов».

Но в круг людей, что теперь известен всей стране как «семья», он так и не вошел, а потому, как скоро выяснилось, знать все тайны ему не полагалось.

Я виделся с ним в дни, когда разразился срамной скандал с генеральным прокурором. Вечером он говорил, что ситуацию со Скуратовым никто обострять не намерен, а наутро выяснялось, что именно этой ночью в Кремле заводилось уголовное дело, о котором его даже предупредить не сочли нужным. Утром он, болезненно морщась, вносил изменения в текст своего интервью, а еще через пару часов уже по телевизору объяснял, как правильно поступил Кремль. С убедительно печальным лицом. Но пятна от рук брадобрея на нем проступали все-таки явно. Потом я много раз видел такие же пятна на округлом приятном лице Сергея Степашина.

Накануне отставки Примакова брадобреи уверили Сысуева, что ничего подобного и не предвидится. Он, будучи «кремлевским рупором», заверил в этом всю страну, а утром появился указ. Вряд ли его специально подставляли, хотя о нравах кремлевских коридоров нехорошие легенды сложены. Он просто был не допущен. А на таких там даже не оборачиваются. Только используют.

«Публичность — опасное занятие для человека. Либо он должен знать все, что происходит и о чем он вынужден рассказывать, либо он вовсе не должен говорить. Я говорил, но, как оказалось, знал не все», — признает Сысуев потом, уже покинув Кремль. Но это он скажет потом. А до этого будет долго терпеть холодные руки брадобреев. А те будут вертеть его печальным лицом, как понадобится. Ну да никто и не заставлял терпеть.

Тут дело не в жалости к способному и перспективному, на мой взгляд, Сысуеву, он никак после ухода не пропал, а очень даже выгодно устроился в частном бизнесе с твердой уверенностью сильно поправить свое материальное положение. Просто его кремлевская история — только еще одна иллюстрация к тому состоянию, в котором давно уже пребывает наша верховная власть. Вокруг нее, что называется, трава не растет. Даже самая выносливая. Топчут ее безжалостно сапожищами, гадят на нее без зазрения совести. Чему тут расти? Остается лишь бормотать: «Власть отвратительна...»

Вот только очередь к брадобрею ничуть не уменьшается. Из тех, кто готов его холодные руки терпеть. Значит, есть за что.

ПОЛЕ ДЛЯ ВОИНА

Основатель Олимпийского движения барон Пьер де Кубертэн восклицал в упоении: «О, спорт, ты — мир!» А бывший американский президент Рональд Рейган заметил как-то, что спорт — вид человеческой деятельности, наиболее близкий к войне.

И оба они были правы.

Потому что сегодня спорт замещает в сознании человека природное желание воевать, сражаться. К сожалению, не всегда и не у всех. Но в достаточной степени. Он, как и война, предоставляет миллионам людей возможность насладиться сознанием своей причастности к торжеству победителя, способного на подвиг, соединяет нацию в одно целое, рождает народам и странам героев. И все это, заметьте, мирными средствами. Прав оказался барон.

Бывают странные сближенья. А бывают глубоко символические. И в этом плане как неожиданно, но точно совпали во времени марш-бросок наших десантников в Косово, всполошивший весь мир, и невероятная победа футболистов во Франции над чемпионами мира! Сколько же российского народа тогда вдруг испытали забытые чувства! Что-то там у всех колыхнулось внутри, когда видели, как нашу армию — после позора и подлости Афганистана и Чечни — встречают с цветами и слезами благодарности и надежды. Что-то — помните? — распирало мозги и расправляло плечи, когда наш крохотный и никому неведомый Саша Панов заколачивал мячи пижонистым французам, уверившимся было, что они — победители.

С этим Пановым все сложилось удивительно. Как нарочно. Невзрачный, с ногой мальчикового размера паренек, стриженый, как зеленый солдат-новобранец, ненароком завалил супостата точь-в-точь как младшенький братец Иванушка из русской сказки.

Образ был столь внятный и точный, что журналисты тут же придумали для Панова чуть ли не голодное детство в бедной семье и прочие необходимые страсти в прошлой жизни. Пришлось потом ему даже с нескрываемой обидой опровергать — не было нищеты, семья жила небогато, конечно, но никаким голодом не пахло. Он защищал своих родителей, их человеческое достоинство — для сына делали все, что было в их силах, — и это добавляло симпатий к новому герою.

А слава на него тогда свалилась действительно моментальная и всеобщая. Видимо, истосковались. Истосковались все. Даже циничные журналисты. И не было газеты, включая самые серьезные и политические, что не написала бы про Сашу Панова, который вроде бы всего-то два раза удачно приложился к мячу.

Но в том и дело, что всем здесь было ясно: такая победа при сегодняшнем положении спорта в мире становится настоящим событием — и общественным, и политическим. И не только в нашей сумрачной стране. Так же радуются успехам своих благополучные немцы и французы, англичане и американцы, итальянцы и чехи... Вот только нам она, думается, нужнее.

Тот же Рейган, в чьем уме сильно сомневались, начал свое президентство с упрямого стремления укрепить не экономику, пребывавшую в кризисе, но раньше всего дух американцев, упавший после позора вьетнамской войны. Призывал надеяться на себя, свои силы, верить в свои идеалы, стремиться к личному успеху. Эта упорная проповедь смеси идеализма и эгоизма принесла впечатляющие результаты. Смесь оказалась сильнодействующей штукой. Военные и спортивные победы Рейган потому особенно и ценил, что в них видел торжество индивидуальных усилий и общего духа американской нации.

Нам до рейгановской веры в идеалы и упорство духа далеко. Это сегодня вообще не наши доблести. Потому очень быстро победный рывок десантников иные наши же мыслители стали обзывать политическим хулиганством и дуростью. А голы Саши Панова почти забылись во мраке серого и скучного футбольного быта.

Но они были. И какая-то вмятина в нашей памяти от них осталась. Глядишь, и пригодится.

БУНТ БЛАГОНАМЕРЕННОГО

Копаться лишний раз в истории падения генерального прокурора Юрия Скуратова особой радости и желания нет. Одна из самых грязных историй. Но есть в ней один момент, мимо которого все пишущие и говорящие проскакивают бочком к тому, что позабористее — проституткам, квартирам для свиданий, порнолентам, шантажу и прочему... А вот почему благообразный, осторожный и предсказуемый госслужащий Юрий Скуратов вдруг вступил в борьбу с госмашиной, наехавшей на него, и упорствует в этой борьбе, никто так толком понять не может. До сих пор.

Казалось бы, попал под поезд, так чего трепыхаться, все равно раздавит. Тем более сам знаешь, что это за поезд, сам говоришь: «Я ведь по сути борюсь с государственной машиной, которая может стереть в порошок любого». И зачем тебе нужен этот порошок, спрашивается? Не себя, так семью пожалей — сына, за которым следят, дочку, которая отца видит в таком виде, жену, которая, пережив это, здоровье потеряла...

— Я ему это все говорил, — рассказывал человек, со Скуратовым в разгар скандала видевшийся. — Про семью и все остальное. Тебе же предлагают и отступного, говорю, — послом в Финляндию. Чего лучше? Он вроде бы соглашался, кивал, а потом опять за свое. Почему? Может, ему должность так нравится, власть, положение? Не знаю.

Приходилось слышать и другие объяснения — про зайца, загнанного в угол и в отчаянии бросающегося на волков. Сам Скуратов объясняет свое поведение для нашего циничного времени чересчур высокопарно — буква закона, принципы права, интересы государства...

Что-то не верится. Но вот тут вдруг и приходит в голову мысль: а так ли уж , собственно, нам важно, почему он уперся? Главное, что уперся человек в противостоянии власти, уверовавшей, что ей все можно и все доступно, и не уступает. И вдруг оказывается, что власть тут же теряется, начинает суетиться, готова на тайные соглашения. Для нашей страны, с нашей историей, приучающей нас к тому, что о противостоянии власти и помыслить нельзя, с нашим страхом, притаившимся где-то в копчике и подкорке, такое удивительно.

Заикаться о демократии у нас сегодня дурной тон — как в доме повешенного о веревке. Сразу хочется о чем-нибудь другом. Но, черт подери, демократия не бывает без конкретных людей, которые способны не согласиться с властью не только втихомолку или на кухне, но и выступают открыто против нее. И защищают от нее либо свое собственное — интересы, права, достоинство, либо общее — законность и равенство перед ними.

История всех демократических государств была бы невозможна без поступков таких несогласных граждан, приучающих государство к пониманию, что и отдельный человек — вещь равновеликая, с точки зрения закона и права. Что и к нему надо относиться с соответствующим уважением и почтением, ибо и он может дать сдачи, а не только утираться и скулить в уголке. И чем больше таких граждан, тем аккуратнее власть и с остальными.

Понятно, что история прокурора Скуратова не лучший повод для таких заключений. Лучше бы найти что-то поблагороднее и почище. Можно бы. Но ведь и нашей общественности и благообразной публике хорошо бы научиться видеть что-то и помимо раздетых девиц, порнопленок и грязных денег, которыми их столь усердно потчуют. Когда власть топчет человека, измывается над ним и его близкими, вместо того чтобы применять закон, не стоит становиться соучастниками.

Игорь СЕРКОВ