— Я готов. Сегодня вечером, — поддержал мой интерес Никита. Вот так сразу. Быка за рога.

Пока у меня есть время до встречи, попробую вместе с вами понять причины своего беспокойства. Ведь на самом деле мои интересы очень далеки от политики. Политика и безнравственность для меня — синонимы. И какое-то время мне успешно удавалось быть вне ее. Но с некоторых пор она не дает мне возможности ее не замечать. Она мне мешает. Она настойчиво стучится в дверь. Настолько упорно, что в данный момент буквально материализуется в моем доме в виде восходящей звезды отечественной политики Никиты Исаева. Потому как он уже на пороге и звонит в мою квартиру.

Каменный мальчик

Я ждала, видно, эдакого «каменного гостя», молодого политического монстра, а передо мной нарисовался совсем юный юноша в джинсах и майке, неуверенный, смущенный — и от этого милый. Никита стал оправдываться, объясняя свое опоздание желанием переодеться, снять с себя «думскую» форму. Да, таковы условия избранной взрослой игры — и он вынужден ходить в жару в костюме и галстуке. И очки надевать специальные, «думские», чтобы не только лучше видеть, но и выглядеть солиднее и старше. Я вдруг перестала чувствовать себя оппонентом. Напротив, почему-то возникла материнская почти потребность спасать этого совсем мальчика, пока он еще чувствует себя дискомфортно в этой «спецодежде» и готов сменить ее.

Мы расположились на кухне, по-домашнему. И гость стал рассказывать мне о той, другой кухне, в которой вот уже полгода крутится он. О политической. То и дело предупреждая меня: вот об этом, мол, писать не надо, а вот на некоторые вопросы я вам пока отвечать не стану. Беседа не складывалась, потому что Никита хоть и переоделся, но остался «застегнутым» на все пуговицы избранной им роли. То ли еще будет! Недавно заезжал ко мне по делам в редакцию мой вполне взрослый приятель, в течение последних лет работающий помощником депутата. Так вот он постоянно шикал на меня, чтоб я говорила тише. Оказывается, у них там, в Думе, совершенно нормально общаться при помощи записок, которые потом уничтожаются. Потому как везде вражеские глаза и уши. Бедные...

Через некоторое время своего рассказа «не для печати» о том, какими способами и почем его пытаются приобресть различные партии, ну буквально как Ивана Присыпкина, Никита вдруг констатировал, поморщившись:

— Такая грязь, знаете ли. Мне вообще-то не очень нравится копаться в этой каше.

Ох, а мне-то как не нравится! Я уже давно не могла отделаться от желания отмыть его от этой грязи, освободить от «думской» оболочки. И я вдруг неожиданно для самой себя сказала:

— Может, вам душ холодный принять?

Изнуряющая жара оправдывала это бесцеремонное предложение, и оно было воспринято адекватно. А мое непроходящее беспокойство диктовало мне, что мне не нравится политика этой страны, потому что она отбирает у детей прекрасную мечту о далеких галактиках и делает из них товар на рынке политической интриги.

Куда уходит детство

Да никуда оно не уходит. Просто связанные по рукам и ногам коконом бесконечных условностей роли взрослого человека, мы перестаем замечать ребенка, живущего внутри нас. А если однажды заглянуть внутрь себя, непременно обнаружится причина, шлейфом тянущаяся из детства, побуждающая совершать нас те или иные поступки.

Может, это холодный душ разрушил стены этого кокона, и вылез из него обиженный пятилетний малыш. Его звали Никита. Как у всех детей, у него были папа, мама, дедушка и бабушка. А еще иногда приходил в гости добрый дядя и дарил ему шоколадки. И как-то он спросил у дяди: «А ты тоже мой папа?» Получил утвердительный ответ, но понял, что сделал что-то такое, чего не должен был делать. И хотя он почувствовал в этом какую-то ложь, он не стал больше задавать никому никаких вопросов. По очень простой детской причине: мальчик очень любил шоколад. А он видел, что визиты «дяди» в доме и без того никого, кроме него, не радуют. Потом в семье стали появляться другие дети. И Никите это не нравилось. Потому что родители перестали его любить. Или ему так казалось. Против всего этого он протестовал непослушанием. И тогда он был бит отчимом руками и ногами за каждое невынесенное ведро и непомытую тарелку. А на следующий день все вели себя как ни в чем не бывало. Никита же носил в себе обиду, чувствовал себя изгоем, никому не нужным в семье. Ему внушали, что он плох, эгоистичен. А ему казалось, что родители несправедливы к нему. Что это они плохи, они не тем занимаются, не так воспитывают детей.

Он рос с сознанием необходимости изменить своих близких. Пытался вмешиваться во все принимаемые в доме решения, вплоть до необходимости рождения детей. Он лучше знал, как им правильнее жить. Или ему так казалось. «Неправильные» родители не слушались, рожали сами и помогали рожать другим — занимались духовным акушерством. В многодетной семье с деньгами было туго. Многого недоставало. В школе выдавали гуманитарную одежду и еду. Одноклассница как-то раз назвала его нищим. Потом как-то раз его не накормили в столовой, обвинив в том, что он уже отобедал. Было обидно до слез. А после уроков он заметил, как женщина, раздававшая обеды, выносила в бидоне еду куда-то на задний двор школы. Все вели себя неправильно, несправедливость была повсюду. И Никита ушел в себя, стал «отшельником» и в школе. Поэтому много читал, изучал историю, которую очень любил, и хорошо учился.

Однажды отчим ударил Никиту палкой за то, что тот взял втихаря его модный «жеваный» спортивный костюм и кроссовки — очень уж хотелось быть не хуже других в пионерском лагере. Тринадцатилетний подросток ушел из родительского дома. Или его выгнали. Теперь отторженность от семьи стала физической. Он жил с бабушкой и дедушкой. К тому времени Никита перешел в новую, лучшую в Москве юридическую школу. В новом классе он тоже оказался в оппозиции. Потому что и здесь были свои лидеры. Отрицательные, хулиганские. Травку покуривали, обижали слабых. Никита опять не попадал. Он так никогда и не попробовал наркотиков, очень боялся втянуться. «Неправильные» родители культивировали в нем здоровый образ жизни — обливания, пешие походы и на байдарках, моржевание — все попробовал. Он еще и звание кандидата в мастера по футболу получил. И если в старой школе он ушел в себя, то на этот раз он пытался протестовать, драться. Началась травля. И он сказал — я им докажу, я отомщу... я стану депутатом в 21 год. Бросил вызов этим подлецам — и ушел в другой класс. Именно так родилась эта странная идея. В другом классе ему дали кличку «Штирлиц». Может, не только потому, что фамилия у него Исаев? Пришел 93-й год, танки оказались у Белого дома. Никита тогда ничего не понял. Но если когда-то в пионерском лагере он — зачем-то — жег фотографии Ленина, то теперь — почему-то — стал его читать. Он забыл о своей мести. Или ему так казалось.

Бег

Никита стал усиленно готовиться к поступлению в институт. Это была не самоцель, а необходимый трамплин. Год прошел как сон пустой. В рамках жесткого графика. До трех часов в школе. Полчаса — обед. До семи — корпел над учебниками. С семи до семи двадцати пяти смотрел сериал «Дикая роза»...

Признайтесь, вы тоже удивились. Да-да. Сидел перед телевизором. С бабушкой и дедушкой, которые, надрезая яблочки, утопали в сериале. И он — надрезал, плевался семечками, посмеивался над предками, но иногда мог даже всплакнуть, когда бедную трудолюбивую Розу обижали сытые и богатые. А вот на «Санту-Барбару» у целеустремленного юноши времени уже не хватало. Он отказался совсем от общения с немногочисленными друзьями, учился на износ, сбросил 18 килограммов. На вступительном экзамене носом пошла кровь. Но трамплин был пройден. Он поступил. Радости не было предела. Это был и в самом деле трамплин, крутой поворот на пути. В институте он впервые вошел в общую тусовку. Хотя сокурсники тоже баловались наркотиками, а Никита по-прежнему их избегал. Это не помешало ему с удовольствием общаться с друзьями-студентами. Он повзрослел и понял, что входить в прямую конфронтацию с умными и интересными людьми — непозволительная роскошь. Расслабился, нарушил свои детские табу. Закурил, пил водку в хорошей компании и на минуточку забыл о своих планах. Но только на минуточку. Потому что на спрос всегда находится предложение. Приятель из одной молодежной организации, с ребятами из которой он в школе еще участвовал в телевизионной игре, пригласил его на выездную акцию. По сути — обычную молодежную тусовку, закамуфлированную в популярные лозунги. Члены организации исповедовали борьбу с алкоголизмом и напивались, боролись против наркомании — сами покуривали и кололись, днем раздавали презервативы по деревням, пропагандируя борьбу со спидом, а ночью устраивали вакханалии. Все это не привлекало Никиту. Он тогда уже начал понимать, что политика — это только оболочка, что она вся внутри такая грязная. Но депутат, стоящий во главе этого движения, притягивал его. И опять же Никита вполне отдавал себе отчет в том, что тот использует эту молодежную организацию как инструмент политической раскрутки, может, еще как способ отмывания денег. Но что поделаешь, депутат манил его, как синяя птица. Никита завидовал ему и хотел попасть в его команду. Потому стал участвовать в акциях, пытался конкурировать с существующими лидерами, но команда уже сложилась. Он проиграл. И опять на время отошел от цели.

Пришла пора подумать о хлебе насущном. По родственному звонку его, студента первого курса, устроили в РАО ЕЭС юристом. И Никите это тоже не нравилось. Потому что на работу должны брать по конкурсу лучших, наиболее профессиональных. Между тем студент «пошел» в серьезные суды, набирался опыта, обрастал связями и очень скоро получил предложение из «Роснефтегаза». Просто подфартило. Так он считает. Ему было восемнадцать, а он стал начальником юридического отдела. Подчиненные были старше начальника. Студент ездил уже на своей машине, мог ни в чем себе не отказывать. Согласитесь, две тысячи долларов — не самая плохая зарплата. Казалось бы, чего еще желать? Но во время работы ему пришлось столкнуться с закулисной стороной бизнеса, постоянно находиться на грани, лавировать между законами, подзаконными актами. Он понял, что при существующей системе очень трудно удержаться в законных рамках. И Никите это опять не нравилось. Ему опять захотелось что-то менять. Он сознательно отказался от зарабатывания денег, бросил перспективную работу. Ушел в никуда. То есть он понял, что будет-таки политиком. Опыт какой-никакой у него уже был. Оставалось найти депутата, который захочет поддержать молодежное движение, которое он, как молодежь, и возглавит. А слушая в новогоднюю ночь поздравление президента, он понял, что будет и президентом. И если до сих пор моноидея стать депутатом была делом личного принципа, карьеры, то теперь появилась цель — улучшить жизнь в России. Или ему это только кажется?

А был ли мальчик-то?

Пока мальчик прямо-таки на моих глазах вырос и стал председателем Московского областного фонда поддержки молодых лидеров, наступила полночь. Мне про него многое стало ясно. Но вопросы остались.

— Говорить о политике в первом часу ночи могут только большевики, так, кажется, говорил любимый мой профессор Преображенский, — рассмеялся Никита.

— Давай проведем короткий блиц, согласен?

Никита кивнул.

— Чем занимается твоя организация?

— Это фонд поддержки молодых лидеров. Он работает над тем, чтобы молодых, энергичных профессиональных людей устраивать на муниципальную и государственную службу. Мы пытаемся поломать, в частности, рожденное системой «телефонное право» при устройстве на работу. Понимаете, для меня стало очевидным: чтобы поменять существующую систему, надо войти в нее. И я не хочу быть одиночкой. Мне нужна команда единомышленников. Параллельно я использую конъюнктурные способы войти во власть, чтобы изменить ее. И другого пути нет. Я, например, член совета «Отечества», только потому что у него самый высокий рейтинг в области. Бессмысленно ведь просто размахивать руками, стоя на Красной площади.

— То есть ты собираешься стать эдаким Штирлицем в настоящей системе власти и разрушить ее изнутри?

— Абсолютно точно.

— А ты не боишься, что случится наоборот и система сломает тебя?

— Боюсь-боюсь... Я ведь давал зарок в детстве не пить и не курить, однако... Но я надеюсь, что смогу устоять.

— До тебя в истории уже были некоторые попытки изменить систему к лучшему. Ты не задумывался над тем, почему до сих пор не получилось? Твой любимый профессор Преображенский говорил еще, что разруха в головах. Тебе никогда не приходила в голову мысль, что менять надо себя, а не мир вокруг?

— Не согласен. Меня менять не надо, потому что я уже сформированный в настоящий момент человек. А какими способами менять путь, по которому идем, — это действительно вопрос, который надо решать. Нужна идеология. Ведь проваливаются попытки, не подкрепленные идеологией.

— Какова твоя идеология?

— Пока я не могу сказать — над ней надо работать.

— Как же ты будешь улучшать систему, если еще не знаешь, как? Ты же совершенно всерьез собираешься стать президентом, правильно я поняла?

— Да, правильно. Но не сегодня. Сейчас я абсолютно точно знаю, что не нужно и что нужно России, но пока не готов сформулировать методы достижения этого. Я думаю, что сумею это сделать до того, как буду президентом.

— И что же нужно России, по-твоему?

— На мой взгляд, нужен здоровый авторитаризм. Вся история говорит об этом. Сейчас в Конституции записано, что государственную власть в Российской Федерации исполняет многонациональный народ. А этого не может быть. В народе жуткий разброд, его нужно формировать. Демократия в России невозможна. Российскому менталитету неорганичен метод пряника, ему необходим кнут. Никто не хочет этим заниматься, все только делят политический пирог. Тот либеральный пряник, который мы вкусили в последние десять лет, оказался еще жестче, чем кнут, который хлестал нас в течение 70 лет. Мы себя сейчас загнали в такой угол, что России нужен только диктат. Здоровый авторитаризм — подчинение власти одного человека, — приправленный, безусловно, определенными либеральными идеями, смягчающими кнут. Такой период уже был в нашей истории с 1906 по 1911 год. Это была, безусловно, не конституционная монархия, а здоровый авторитаризм. Премьер Столыпин полновластно и жестко управлял системой, отправлял в вагонах людей и вешал за преступления против его безусловно положительных идей и реформ.

— Никита, ты верующий человек?

— Да, вот у меня и крестик есть. Я даже получил благословение у священника на свою деятельность.

— А ты говорил ему, что ты за «столыпинские галстуки»?

— Нет. Поймите, это крайняя, но очень продуктивная мера. Я ни в коем случае не приветствую мораторий на смертную казнь. Зачистки необходимы для искоренения преступности.

— Зачистки — это как?!!

— Ставить к стенке и разбираться с теми, кто мешает смене системы, разбираться с криминальным миром. Судебно, конечно, разбираться, для того чтобы остальные люди не обрекались на мучительную жизнь.

— То есть все ради улучшения жизни общества, во имя любви к людям?

— Безусловно.

— Как ты относишься к своим родителям?

— Никак.

— Ты их любишь?

— Нет. Я считаю, что они во многом не правы, часто совершают ошибки, о которых я предупреждал. А мать до сих пор называет меня эгоистом, потому что я иногда забываю ей в праздник подарить цветы или принести шоколадки детям. А я просто забываю...

Не могу молчать

Извини, что перебиваю тебя, Никита, но, правда, больше не могу.

И вот что я хочу сказать тебе. Ты станешь депутатом, раз тебе этого так сильно хочется. Может быть, и президентом. А что?

Только заглянуть в себя будет все труднее. А внутри так и будет жить обиженный мальчик, в котором закрепилось чувство внутренней агрессии к несправедливому миру и уверенность в том, что достичь справедливости можно, только борясь с этим миром. Ты говоришь: я хочу, чтобы люди жили лучше, а можно честнее — я хочу, чтобы люди жили так, как я считаю, для них будет лучше. И это, как говорят в Одессе, две большие разницы. А политика всегда была наиболее концентрированным утверждением личных интересов. Мы говорим «общество», «народ», а подчиняем эти понятия своим внутренним комплексам. У тебя в детстве возникла аллергия на сладкое, тебя воспитывали кнутом. Теперь тебе почему-то показалось, что кнут эффективнее для ментальности нашего общества. А оно, между тем, ни в чем перед тобой не провинилось. И я не верю, что творить благо для людей можно без любви. Без любви к своим родителям, например. И вера — это не крестик на груди, а понимание того, что не нам судить этот мир, плох он или хорош, и людей в нем.

Я знаю, ты не послушаешь меня. И это твое право и твой путь. И дай-то Бог, чтобы игла и дурман политического цинизма не оказались для тебя губительнее, чем наркотики, которых ты так опасаешься.

Исидора СЕРГЕЕВА